Тому, кто никуда не плывет никакой ветер не попутный
В те ещё времена, когда в моих руках оказался первый рецепт бессмертия – настоящий, никаких условных ингредиентов, всё натуральное и простое, так вот, на нём, кроме состава и способа приготовления, была приписка – что-то вроде едва балансирующего над текстом эпиграфа. Тогда мне ещё показалось, что этот эпиграф переполз на меня, пока я его переводил и теперь прячется где-то внутри. Там, откуда ни выбросить, ни понять толком. Бессмертие – не панацея. Вот как я это перевёл. С тех пор много неба утекло и количество собранных мной рецептов давно перевалило за тысячу. Я пробовал практически все, но всегда возвращался к тому, первому.
Кс-кс-кс… Это дождь, мягкий, тёплый. Шепчутся ветви, плетя невнятную сырую чушь. Но и сквозь них я отчётливо различаю это неравномерное кс-кс-кс… Будто кто зовёт. Там, в дожде. Всегда, когда дождь, это слышу. Мой попугай Кугель про это даже стишок сочинил:
Капли ласково падают вниз
Дождик шепчет ему: кс-кс-кс
Он, впрочем, часто такие стишки сочиняет, незамысловатые, когда чужих мыслей обчитается.
Я, разумеется, никому не показывал свои рецепты. И не рассказывал никому. Хотя был один момент – что-то произошло опять нехорошее. Я ведь всё время болею. Тяжело, трудно болею – иногда хочется руки на себя наложить, а получается только коснуться. Ну я тогда и решил все до единого рецепты сжечь. Их к тому времени у меня уже много скопилось. Сижу и у печки и бумажки туда бросаю. По одной. Смотрю, как огонь морщится, это дело читая – что ему бессмертие. Слишком рыжий он для него. И вдруг – телефон. Аркаша мне звонит, слышно так, будто через вселенную. Как, мол, чем занят? Да вот, отвечаю, жгу рецепты бессмертия в печке. Он рассмеялся тогда ещё, так хорошо, что даже зубы в трубке сверкнули. От этого смеха у меня все недосожжённые бумажки по комнате разлетелись. А собирать уже лень. Был я у него на похоронах. По всему получалось, что это он, прежде чем мне позвонить, умереть успел. Ну, так и было, скорее всего.
Кс-кс-кс… бормочет кто-то, как голодная тень как по толчёному насту. За окном – пляж, море, волна на волну забраться не успевает, туман облака шьёт – одно за другим, а ветер вырывает и в клочья. И дождя вроде нет – так, мокро отовсюду, а всё равно: кс-кс-кс… То ли это и правда часы, как говорила мне хозяйка этого дома. Будто часы, что в коридоре висят – и не часы вовсе. Мол, был тут такой один вроде меня. Повесился. Снимать почему-то не стали сразу, а на утро уже вместо него часы на том самом сутулом гвоздике. Днём их чуть слышно, а как ночь – кс-кс, кс-кс…
Однажды в одном из рецептов обнаружил имя. Женское. Длинное – полюбишь, пока произнесёшь. Стал допытываться. Искал долго, а нашёл её всего-то в пяти островах отсюда. Сидит себе, смотрит на меня сквозь ресницы, будто между строк читает. А из глаз дым чёрный валит. И я вижу, что вся эта ночь вокруг нас и есть этот самый дым. Пока я её по имени называл, ночь всё гуще делалась. Это и был такой рецепт, но не в том дело – рецепт как рецепт, не самый оригинальный, бывает и покудрявее. То удивило, что в этой черноте вдруг звёзды стали проявляться. Сперва тихонечко так, а потом я прислушался, и снова – кс-кс-кс-кс…
Наверное, время моё снова шляется где-то, пока я тут бумажками обложился, как мумия. Ну ничего, сейчас переверну часики и посыплется снова песок – кс-кс-кс…
(с)тут
Кс-кс-кс… Это дождь, мягкий, тёплый. Шепчутся ветви, плетя невнятную сырую чушь. Но и сквозь них я отчётливо различаю это неравномерное кс-кс-кс… Будто кто зовёт. Там, в дожде. Всегда, когда дождь, это слышу. Мой попугай Кугель про это даже стишок сочинил:
Капли ласково падают вниз
Дождик шепчет ему: кс-кс-кс
Он, впрочем, часто такие стишки сочиняет, незамысловатые, когда чужих мыслей обчитается.
Я, разумеется, никому не показывал свои рецепты. И не рассказывал никому. Хотя был один момент – что-то произошло опять нехорошее. Я ведь всё время болею. Тяжело, трудно болею – иногда хочется руки на себя наложить, а получается только коснуться. Ну я тогда и решил все до единого рецепты сжечь. Их к тому времени у меня уже много скопилось. Сижу и у печки и бумажки туда бросаю. По одной. Смотрю, как огонь морщится, это дело читая – что ему бессмертие. Слишком рыжий он для него. И вдруг – телефон. Аркаша мне звонит, слышно так, будто через вселенную. Как, мол, чем занят? Да вот, отвечаю, жгу рецепты бессмертия в печке. Он рассмеялся тогда ещё, так хорошо, что даже зубы в трубке сверкнули. От этого смеха у меня все недосожжённые бумажки по комнате разлетелись. А собирать уже лень. Был я у него на похоронах. По всему получалось, что это он, прежде чем мне позвонить, умереть успел. Ну, так и было, скорее всего.
Кс-кс-кс… бормочет кто-то, как голодная тень как по толчёному насту. За окном – пляж, море, волна на волну забраться не успевает, туман облака шьёт – одно за другим, а ветер вырывает и в клочья. И дождя вроде нет – так, мокро отовсюду, а всё равно: кс-кс-кс… То ли это и правда часы, как говорила мне хозяйка этого дома. Будто часы, что в коридоре висят – и не часы вовсе. Мол, был тут такой один вроде меня. Повесился. Снимать почему-то не стали сразу, а на утро уже вместо него часы на том самом сутулом гвоздике. Днём их чуть слышно, а как ночь – кс-кс, кс-кс…
Однажды в одном из рецептов обнаружил имя. Женское. Длинное – полюбишь, пока произнесёшь. Стал допытываться. Искал долго, а нашёл её всего-то в пяти островах отсюда. Сидит себе, смотрит на меня сквозь ресницы, будто между строк читает. А из глаз дым чёрный валит. И я вижу, что вся эта ночь вокруг нас и есть этот самый дым. Пока я её по имени называл, ночь всё гуще делалась. Это и был такой рецепт, но не в том дело – рецепт как рецепт, не самый оригинальный, бывает и покудрявее. То удивило, что в этой черноте вдруг звёзды стали проявляться. Сперва тихонечко так, а потом я прислушался, и снова – кс-кс-кс-кс…
Наверное, время моё снова шляется где-то, пока я тут бумажками обложился, как мумия. Ну ничего, сейчас переверну часики и посыплется снова песок – кс-кс-кс…
(с)тут