читать дальше
Из коллекции старых писем
1.
Нелегко, друг Николай, умирать в такую жару.
Ни ночной прохлады, ни свежих утренних рос.
Мучаюсь, как там наши? Завоюют ли Бухару?
Думаю, завоюют, удержат ли - вот вопрос!
Конечно, эмиру - орденов на пестрый халат,
почетную саблю, в золоте - ножны, в бриллиантах эфес,
пусть сидит, пучит взгляд бараний среди азиатских палат,
но царской воле пусть покорится, исламский бес! ,
Впрочем, католики - хуже магометан.
К ковровой Азии ближе Святая Русь.
пусть приходят в Москву, пусть поселятся там,
пусть пристроят к церквям минареты - не ужаснусь.
Иное дело - Европа, я прожил там тридцать лет.
Римский Папа - антихрист, даром, чтоб без рогов.
В каждом доме - разврат, в каждом шкафу - скелет,
пускать их к нам? Нет, поищи дураков.
Мне милее Азия, которой не видел сам.
Мулла похож на епископа - только наряд иной,
но главное - с бородой. И взор обращен к небесам.
А европеец глядит под ноги, к Господу Богу спиной.
Нет страшнее греха, чем трезвый расчет, Николай.
Опрятность и трезвость иссушают духовный жар.
Кто-то идет ко мне. собаки подняли лай...
Да, прошлым летом у меня был второй удар.
2.
О любимая дочь!
На двадцатом году Бог впервые тебя приведет
в скорбный край. где я вырос и откуда ноги унес.
До рожденья Христа сюда приезжал Геродот,
хитрый грек. повсюду совавший античный нос.
Он писал, что люди сюда невесть откуда пришли,
промышляют охотой и рыбной ловлей. Кругом - нищета.
Парни смеются. но только вдыхая дым конопли.
Совокупленье у них свершается открыто, как у скота.
С той поры сохранился только прекрасный пейзаж.
Летом сушь. Люди молятся о ниспосланьи дождя.
Здесь усадьба моя. Поднимись на второй этаж -
там, где спальня и детская. Перекрестись, входя,
на суздальский образ - иссушенный лик честной.
Глаза - в пол-лицв. и до пояса борода.
Умирая, мкону подарил мне слуга-крепостной.
И надписал. Он был грамотен. Редкость тогда.
О любимая дочь! Сто раз Господа благослови
за то, что ты родилась на чужбине, в богатстве и чистоте.
Но здесь, в Европе, у нас недостаток любви.
А там, в Отчизне, сплошная любовь во Христе.
Оттого-то Господь так милостив к нашим грехам.
Погуляй по старому парку. Слугам - не потакай.
А увидишь, как под дерево мочится хам
отвернись, а не хочешь, так что же - смотри, привыкай.
3.
Милый брат! Полк стоит в австрийском смешном городке.
По-французски я разумею, по-немецки, увы, ни бум-бум.
Вечерами гуляю один. Спускаюсь к реке.
Но и там не могу отвязаться от тяжких дум.
Знаешь, брат, это третья война на моем веку,
но подобной не было - год не видим врага.
И такая от этого скука в нашем полку!
Один офицер застрелился. Полковник пьет с четверга.
Местные нас не любят, хоть мы на подмогу им
из родных просторов явились в их тесноту.
И впрямь, получается, даром их хлеб едим,
впрочем, хлеб невкусен, а мясо - бросаю коту.
Вдовы здесь податливы. Но в объятиях холодны.
Вероятно, мужья покойные не смогли их разжечь.
Бедняки здесь бедны. Но не так, как у нас бедны:
в самой убогой хате топится жаркая печь.
Да и хата - это у нас, а у них, что ни хата - то дом.
черепичные крыши, беленые стены, ухоженный скот.
Как им сказать, что душу не спасают опрятным трудом?
Что запой и самоубийство - это лучший исход?
Что внутреннее томление хорошо в предверье боев,
что неверие - лучшая почва, где спасения семена.
Что бескрайность есть лучшее свойство наших краев,
что народы Европы - не более, чем племена.
Милый брат, я знаю, ты умер от холеры в прошлом году.
Но на всякий случай пишу - я не видел твоих похорон,
а значит, возможно, ты жив, и часы твои на ходу,
гуляешь с ружьем и стреляешь, распугивая ворон.
А тут - ни единого выстрела. Сплошные колокола.
По воскресеньям на рынке - знаменитое молоко.
У девок передники белые. И кожа у них бела.
Тебе бы они понравились. Но ты теперь - далеко.
4.
Йохан Марии - радоваться. Тут
подпишут мир. Чья власть, того и вера.
Страну разделят. Мусор заметут.
Правителя отравят для примера.
В годину смуты занимать престол
себе дороже. Умирать - так дома.
Куда ни глянь - растленье и раскол.
Сочится кровь из свежего разлома.
А старый - зарастает лебедой,
цветами полевыми без названья.
Назвал бы я все это лепотой,
но это - лишь задворки мирозданья.
Подумай, мы воюем тридцать лет.
Цвет нации погиб на поле боя.
Подпишут мир? Мне кажется, что нет
лекарства от кровавого запоя.
Затеял это все монах чудной.
Он говорил, что путь из Преисподней -
одним Писаньем, верою одной,
одним Христом и милостью Господней.
Согласен - это верные слова,
пусть Церковь очищается от вздора
пустых обрядов. Но скажу: едва
ли это стоит нашего раздора.
Чья власть - того и вера. В ересь впасть
легко, должно быть Богу - мало дела:
чья власть - того и вера. Только власть
испорчена, а вера - оскудела.